Берцы
Разумеется, ботинки гораздо удобнее сапог. К тому же солдат в ботинках чувствует себя солдатом, а не деревенским чмошником – трактористом, что тоже немаловажно.
В Ангарске берцы носили только спецроты: саперы, разведка, спецназ, что давало им, кроме прочего, ощущение превосходства над остальными (спецназ и разведка носили еще и зеленые береты, а не уродские бесформенные камуфляжные кепки).
В Хабаровске берцы носили только сержанты. Сержант в сапогах – западло.
В Иркутске берцы носили все, кто хотел и мог себе позволить, и всем было насрать на твой «статус». Очень здоровое отношение.
Хочется также развить здесь немного тему противостояния «сапог» и «берц», которое сильнее всего проявлялось в Ангарске, где спецы бдительно следили за тем, чтобы те, кому «не положено», не позволяли себе лишнего. С одной стороны все просто: разведка, саперы и спецназ – положняки по определению, они держали полк. Но при этом саперы оставались на втором плане, а разведка и спецназ находились примерно на одном уровне, что укрепляло их взаимную неприязнь. Разные командиры и различия в назначении подразделений, методах их подготовки приводили к тому, что в разведку попадали парни хоть и крепкие, но спокойные, уравновешенные, применявшие для достижения своих целей чаще давление психическое, нежели кулаки. В спецназе служили люди совершенно безбашенные, тупые. Они никогда не думали, их «делали» не для этого (не один, кстати, солдат был переведен с группой N (ненормальные) из спецназа в другие подразделения по требованию медкомиссий), чуть что, они готовы были схватить за кадык или вцепиться пальцами в глаза. За что, собственно, роту спецназа и не любили больше остальных.
Так вот, я говорю, они держали полк. Однако, как рассказывали офицеры, однажды мотострелкам надоела эта хуевая ситуация, и после очередного особо жестокого избиения спецами «сапога», положняками батальонов был разработан коварный план мщения. Участвовали два батальона, второй и третий. Действие разворачивалось на плацу во время общего построения полка на развод. Второй батальон на большой скорости устремился к только что вышедшей из казармы и едва начавшей строиться роте спецназа, в то время как третий обеспечивал тыл – нападал со стороны курилки. Численное превосходство – примерно один к шести, тактика и внезапность атаки сделали свое дело: спецы были нещадно биты.
Историю я слышал от разных офицеров, что убеждает в ее достоверности. Рассказывалась она всегда в назидание: вот, мол, раньше-то мужики служили, а вы – лохи – не можете разведке пизды дать, прогнулись окончательно, традиций не знаете и не блюдете.

Сапоги
Ужас, который всегда с тобой.
Когда я первый раз оказался в очереди за сапогами на вещевом складе, я даже не помнил точно, какой у меня размер ноги (вот жизнь гражданская беззаботная!) 42-й или 43-й. Это я и сказал толстой прапорщице. Она смачно выматерилась и принесла пару новых блестящих, резко пахнущих. Я вышел, померил, вернулся и сказал, что малы. Она смачно выматерилась, но принесла другие. Я вышел, померил, но возвращаться и говорить, что они мне велики, уже не стал. Сойдет и так.
Ага. Лучше бы я выслушал все, что она умеет, но достал бы эту прапорщицу и всех остальных, томившихся в очереди, и взял бы нормальные сапоги. Гражданская еще моя стеснительность обернулась для меня шестью (!) месяцами непрерывных мучений. Пребывание в армии, кстати, прекрасно иллюстрирует справедливость таких избитых истин, как «наглость – второе счастье», или «сам о себе не позаботишься, никто этого не сделает», «простота хуже воровства» и т.д. Повезло только в одном: лучше, конечно, иметь сапоги большего размера, они сбивают ноги, но только пока новые; они спадают во время бега, но из них легко выпрыгиваешь по команде «отбой!», которую мы всегда в Хабаровске выполняли на время; в них болтается нога при ходьбе, но и лучше вентиляция, что почти спасает от грибка.
С обувью в армии проблемы. К концу учебки в виду особенности строения моих ног (я, пардон, малость косолап) каблуки сапог сносились не совсем нормально – по диагонали. То есть гвозди, которыми они были прибиты, остались той же длины, а каблуки, вернее, их внутренняя часть, стали значительно тоньше. По закону армейской подлости я почувствовал это в самый неподходящий момент: мы бежали со стрельбища. По полной боевой: шинель до пят, бронежилет, каска, подсумок с магазинами, автомат, противогаз, саперная лопатка. До полка пять километров по пересеченной местности. Что такое «пересеченная местность» я до армии представлял смутно и плохо помню теперь. Помнят мои ноги. Они помнят, как сбегаешь с горы по узкой тропинке, стараясь не отстать, виляя из стороны в сторону, чтобы не уебаться в какое- нибудь дерево или овраг; потом по грунтовке вдоль ж/д полотна, потом по камням через небольшой лесок, потом по стволам деревьев бежишь через речку и уже у самого берега прыгаешь на ржавый капот, а он с радостным лязгом, как-то хитро извернувшись, бьет тебя под колено; потом снова грунтовка, и через поле, по грязи и лужам… И все это очень и очень бодрым темпом с пинками бегущих сзади и по бокам сержантов.
Так вот в самом начале этого пути я почувствовал, что гвозди каблука правого сапога, три штуки, самым натуральным образом впились мне в пятку. «Впились» даже не то слово, они просто ее проткнули. Делать нечего, рота одного ждать не будет, я это понимал. Но я, пардон, еще и обременен плоскостопием, а потому из меня и так бегун еще тот, я и так всегда бежал последним, а тут еще эта хуйня, - отстал от замыкающего сержанта, бегущего, естественно, без брони и каски, метров на двадцать. Сначала я молчал и терпел, сколько мог, но боль усиливалась и становилась просто невыносимой. Я сделал усилие и, одолев грунтовку, догнал таки сержанта и сказал, в чем дело, и что больше не могу, и только еще не расплакался. Сержант Михилев остановился, внимательно осмотрел меня с ног до головы и совершил АКТ СОЛДАТСКОЙ ВЗАИМОВЫРУЧКИ (иронизирую уж как умею): он снял с себя планшет, автомат, противогаз, повесил все это на меня и, красиво, как в боевике, размахнувшись, заебенил мне ногой под зад. И я побежал, и гораздо быстрее, чем прежде, а сам он продолжил путь совсем налегке. Я думал, это никогда не кончится, а когда увидел издалека полк, мой охуевший от боли и усталости мозг посетила совсем уж дикая мысль: ХОУМ, МИЛЫЙ ХОУМ!
В Хабаровске и Иркутске сапоги подрезали для «красоты» и удобства. В Ангарске действовала статья о «порче военного имущества». Когда привезли будущих контрактников (для отправки в Дагестан) из ментбата Читы, который славился похуизмом и распиздяйством, во время общего построения на плацу наши офицеры обнаружили в этой партии малого, у которого сапоги были обрезаны по самую щиколотку, а хлястики грубо пришиты белой капроновой ниткой чуть выше подошвы. Придурка в «тапочках» офицеры вывели на середину, окружили плотным кольцом и изгалялись в остроумии до появления на плацу командира полка. Наиболее метко, на мой взгляд, выразился старший лейтенант Щербаков (см. Шакалы): «Сапоги типа берцы».
В Ботлихе летом при температуре +30, приказом командира полка солдатам разрешили легкую обувь – тапочки, кроссовки. А в Химое с первой зарплаты я купил кроссовки и про сапоги больше не вспоминал. Да и если бы захотел, не смог бы найти их в куче сырого, полусгнившего вонючего тряпья под нарами. Осенью снова попал в Ботлих, и через каждые два шага меня останавливали шакалы: почему без сапог? Сбил на РОПе, товарищ майор. Как сбил? Порвались, товарищ майор. Почему новые не получишь? Ходил, товарищ майор, к начальнику вещевой службы, говорит, что нету у него. Нет вопросов. Так до дембеля и проходил, пока не прошел вдруг слух, что в ПВД Абросимов собирается. Тут сапоги и нашлись. Новые, блестящие, резко пахнущие. По размеру. Но я их не обул. У меня были берцы, которые я экспроприировал у приехавшего осенью в командировку Курилина в качестве возмещения морального ущерба. Мне.